Сегодня мы поговорим о любви к ближним – чувстве, которое может наполнить каждый миг нашего бытия смыслом и радостью, и любую повседневную ситуацию общения сделать для нас духовным событием.

Вспомним случаи из жизни святых и подвижников: как они чувствовали любовь к ближним. Вот что рассказывает старец Силуан:

«Однажды на Пасху шел я с вечерни в Покровском Соборе к себе на мельницу, и на дороге стоял один рабочий. Когда я приблизился к нему, он попросил меня дать ему яйцо. У меня не было, и я вернулся в Монастырь, взял у духовника своего два яйца, а одно из них дал рабочему. Он говорит: «Нас двое». Я отдал ему и второе, и когда я отошел от него, то от жалости к бедному народу я заплакал, и стало мне жалко всю вселенную и всякую тварь.

Другой раз, тоже на Пасху, шел я из главного Монастырского пОрта в новый Преображенский корпус и вижу – бежит мне навстречу маленький мальчик, лет четырех, с радостным лицом, – благодать Божия веселит детей. У меня было яйцо, и я отдал это яйцо мальчику. Он обрадовался и побежал к отцу показать свой гостинец. И за эту мелочь я получил от Бога великую радость, и возлюбил я всякое создание Божие, и Дух Божий был слышен в душе. Придя к себе, от жалости к миру я много с плачем молился Богу. О, Душе Святый, обитай в нас всегда; с Тобою нам благо» .

Нечто подобное может переживать каждая из нас. Хотя у нас не принято дарить друг другу угощение илиЛюбовь землю делает раем какие-то вещи, но мы можем от всей души дарить услуги, в неограниченном количестве. Вот, например, мимо тебя по коридору проходит сестра с тяжелым ведром, и ты помогаешь ей донести. Через минуту другая сестра просит тебя принести ей из кельи книгу – бросаешься со всех ног и приносишь. Затем благочинная просит найти сестру на исповедь – ты обегаешь весь скит и находишь. И после этого непременно в душе появляется радостное и мирное чувство. Как говорит старец Силуан, «Дух Божий слышен в душе».

Теперь вспомним случай из жизни святителя Игнатия, который произошел с ним в то время, когда он был еще послушником:

«Сначала был я в послушании трапезного… Однажды ставил я блюдо с пищей на последний стол, за которым сидели послушники, и мыслию говорил: «Примите от меня, рабы Божии, это убогое служение». Внезапно в грудь мою впало такое утешение, что я даже пошатнулся; утешение продолжалось многие дни, около месяца. Другой раз случилось зайти в просфорню; не знаю с чего, по какому-то влечению, я поклонился братиям, трудившимся в просфорне, очень низко, – и, внезапно, так воздействовала во мне молитва, что я поспешил уйти в келию, и лег на постель по причине слабости, произведенной во всем теле молитвенным действием» .

И этот случай тоже подходит к нашей повседневной жизни. Когда мы изо всех сил понуждаем свое сердце к любви, тогда Господь посещает нас Своей благодатью. Думаю, хотя бы в некоторой степени все вы ощущали действие благодати во время искреннего служения ближним.

Видите, как любовь может сделать для нас значительной и прекрасной самую обыкновенную будничную ситуацию? И если в нашей душе чувство любви уже упрочилось, то вся наша жизнь становится радостной и полной смысла. И наоборот, если любви в нашем сердце мало, то жизнь наша уныла и скучна. Ведь что такое собственно наша повседневная жизнь? Это почти непрерывное общение с ближними в том или ином виде. В храме, на послушании, в келье, в трапезной – мы все время находимся в общении с другими людьми. С ближними мы трудимся, с ними беседуем, на них смотрим, они часто занимают наши помыслы. И если мы любим их, то в душе нашей всегда царит мир, что бы ни случилось. А если не любим – то нам постоянно плохо, ближние все время колеблют наш покой. Как говорит старец Емилиан: «Ближний – это самое осязаемое и реальное событие в нашей жизни». Как же нам сделать, чтобы это событие всегда было для нас радостным? Как нам полюбить ближних?

Представьте себе, что любовь – это некий большой капитал, допустим, миллион. Как мы можем собрать этот миллион? Очень просто. На каждом шагу нам попадается копейка – то есть какая-нибудь мелкая житейская ситуация, в которой мы можем проявить любовь. Мы можем пренебрегать всеми этими копейками – говорить себе: ну что такое копейка, ведь почти совсем ничего! Но тогда мы навсегда останемся нищими. Мы можем подбирать некоторые копейки, когда нам не лень нагнуться – но тогда мы будем богатеть очень медленно. И наконец мы можем не пренебрегать ни одной копейкой – а ведь они попадаются буквально на каждом шагу, надо только нагибаться и подбирать – и тогда мы довольно скоро соберем наш миллион.

Наверно, главная трудность для нас – это увидеть все эти «копейки», то есть распознать те ситуации, в которых от нас требуется любовь. И вот сейчас мы и рассмотрим самые разные ситуации, читая поучения аввы Исайи Отшельника и прилагая к ним толкование старца Емилиана.

Итак, поучение первое, очень короткое:

«Не позволяйте себе вольничать».

Старец Емилиан говорит по поводу этого поучения:

«У вас не должно быть дерзости, не должно быть чувства, что ближний – ваша собственность, ваш друг, ваш брат, так что вы можете обращаться с ним грубо, бестактно».

Действительно, сложнее всего нам сохранять благоговение по отношению к самым близким людям. Нам кажется, будто с ними можно общаться невежливо, говорить грубости, насмехаться. Все это, конечно, делается в шутливом тоне, и даже считается, что это – признак дружелюбия. Особенно это распространено среди людей молодых. Но на самом деле так не должно быть. Вот что говорит об этом старец Иосиф Исихаст:

«Любовь «не бесчинствует». Это означает благоприличие, благопристойность, добропорядочность. Высший отличительный признак поведения – благородство, – когда-то составлявший предмет доблестного соперничества со всеми остальными добрыми качествами, ныне лежит в презрении у нашего теплохладного и безразличного поколения. При всем при том, благородство остается достопримечательной и ценной стороной любви. Неужели доброе поведение – не такое уж важное качество нашей личности? Разве мы с вами не удивляемся доброте, приятности, вежливости, когда видим эти качества в людях, встречающихся на нашем жизненном пути? Более того, мы все можем признать, что вежливое обращение с нами других людей влияет и на нас самих так, что смягчает нашу жестокость и враждебность. Так вот то, от чего смягчается сердце, и есть любовь, которая успокаивает всякую грубость, всякое возбуждение, одним словом, «не бесчинствует»» .

Действительно, с какими сестрами нам приятнее общаться? Разве, не с теми, которые разговаривают со всеми вежливо и почтительно? А если нам приятно, когда с нами так говорят, то постараемся и мы общаться с другими людьми деликатно, благоговейно – в этом проявится наша любовь.

Все вы помните случай из жития преподобного Макария Великого, как однажды он шел вместе со своим учеником в нитрийскую гору и попросил его идти впереди себя. Ученик, встретившись с идольским жрецом, сказал ему грубо: «Куда бежишь, демон?», за что тот жестоко избил его. А преподобный Макарий, увидев этого жреца, приветствовал его ласково и назвал трудолюбцем, и это очень умилило жреца, так что он затем обратился в христианство и принял монашество. И нужно сказать, что всегда слово пренебрежительное отталкивает ближнего и вносит разлад в отношения, а слово, сказанное с любовью, приветливым тоном, трогает сердце человека и сближает нас с ним.

Давайте прочитаем примеры того, как деликатно умели подвижники общаться с ближними, и я думаю, нам захочется вести себя так же. Сначала пример из воспоминаний об афонском подвижнике отце Аверкии:

«На всех нас производили впечатление кротость, доброта и мирное устроение отца Аверкия. Это в нем было очень ощутимо. Как трапезник он быстро и ловко раздавал братии продукты… Он раздавал продукты с таким благоговением, словно антидор. Он всех нас умиротворял!».

Еще один пример деликатного общения:

«В давнее время и далеко от нас в один монастырь зашло два поклонника-монаха. Поклонившись святыне, они под вечер собрались в путь. Но так как им надо было проходить через пустыню и они не знали дороги в следующее место, куда они хотели идти, то им дали монаха проводника. Скоро по выходе их в дорогу наступила ночь, и ночь столь темная, что проводник сбился с дороги, и странники начали блуждать по пустыне. Шли, шли они, но дороги все не находили и к месту своему не приходили. Проводник, очевидно, был виноват и ему, надо полагать, было стыдно или неловко. Как же отнеслись к нему странники? Укорили его за это? Или по крайней мере высказали недовольство свое на него? О, нет! Они не только не укорили и не сказали ни одного неприятного слова, но даже притворились, будто они не замечают, что проводник их сбился с дороги. Один из странников притворился нездоровым и начал просить путников расположиться в пустыне на ночлег и оставаться там до утра. Другой странник с охотою согласился на это (хотя догадывался, что спутник его только притворяется нездоровым ради проводника), и братия оставались на месте до утра, пока не наступил день. С наступлением же дня проводник скоро отыскал дорогу, и все вместе благополучно прибыли туда, куда шли.

Вот как тихо, как спокойно должны обращаться мы с нашими ближними» .

И нам с вами нужно быть такими же деликатными в том смысле, чтобы следить за каждым своим словом, чтобы даже чуть-чуть не огорчить друг друга.

Теперь прочитаем следующее поучение аввы Исайи:

«Когда путешествуешь с братиями и будет между ними такой, к которому ты имеешь любовь Бога ради, не показывай особой к нему близости на виду тех; не нашелся бы между ними немощный и не умер бы от ревности – и ты понесешь грех его, потому что подал ему повод согрешить».

Эта ситуация тоже нередко имеет место у нас в обители. Бывает, что мы расположены к одним сестрам больше, чем к другим, и не скрываем этого. Вот только что мы говорили с одной сестрой приветливо и ласково, а потом подошла другая, и сразу наш тон меняется на сухой и холодный. Сестра, заметившая такую разницу, соблазняется и огорчается, а мы при этом несем ответственность за ее обиду. Старец Емилиан говорит:

«Причина [того, что ближний огорчился,] – в особенном расположении, которое ты проявил к другому.

Ты мне скажешь – он что, такой немощный? Да, таковы души человеческие. Я не могу требовать от ближнего, чтобы он был сильным. Я сам должен быть сильным. От ближнего я не могу ничего требовать. Я могу требовать только от себя. Итак, нужно быть внимательным, чтобы мое отношение было ко всем равным. Какое же нужно внимание, чтобы всем нам быть единым братством!»

Конечно, такова наша человеческая природа: мы поневоле любим одних сестер больше, чем других. Но мы не имеем права открыто проявлять эту особую любовь, потому что это может кого-то ранить. И нам нужно все же стараться полюбить и других сестер так же, как мы любим нескольких избранных.

Прошу вас обратить внимание еще на такой момент. Старец Емилиан говорит, что мы не можем требовать от ближних, чтобы они были сильными. А нам иногда кажется, что все, кто пришли в монастырь, обязаны всегда быть сильными, поэтому мы можем быть строги друг к другу. На самом деле, это неправильное отношение. У нас должно быть ясное ощущение, что монастырь – это не просто некое учреждение для подвига, но это наша семья. В хорошей семье люди очень бережно относятся друг к другу, принимают в расчет все немощи, не требуют друг от друга слишком много. Точно так же должно быть и у нас в обители. Один из замечательных примеров снисходительного отношения можно найти в Достопамятных сказаниях:

«До прихода аввы Пимена с учениками в Египет жил там один старец, который имел большую известность и был уважаем. Но люди оставили его и стали ходить к авве Пимену, когда он с братией пришел из скита. Это огорчило Пимена. Он сказал братьям: «Что нам делать с тем великим старцем? Прискорбно, что все оставили его и обратились к нам, людям ничтожным. Как бы нам утешить старца? Приготовьте снеди и возьмите меру вина, пойдем к старцу и разделим вместе с ним трапезу. Может быть, через это утешим его». Взяли пищу и отправились. Когда постучались в дверь к старцу, ученик его, услышав, спросил: «Кто вы?» Они отвечали: «Скажи авве, что Пимен желает принять благословение от него». Когда ученик сказал об этом старцу, тот отвечал: «Уходи, мне недосуг». Авва же Пимен и братия стояли на жаре и говорили: «Не уйдем отсюда, пока не удостоимся видеть старца». Старец умилился их смирению и терпению и отворил им свою келию. Они вошли и вместе пообедали. Во время обеда старец сказал им: «Истинно говорю вам, много я слышал о вас, но на деле вижу в вас во сто крат более». С того дня они подружились» .

Подумайте, авва Пимен мог бы более строго отнестись к этому подвижнику – ведь тот вроде бы сам был виноват в своем огорчении. Он поддавался тщеславию, потому и огорчался. Авва Пимен мог бы сказать: «Разве я виноват, что все стали ходить за советом ко мне? Пусть он борется со своей постыдной страстью, не обращайте на него внимания». Но он поступил иначе.

Примеры снисхождения мы находим и в жизни более близких к нам по времени подвижников, например, в житии преподобного Зосимы (Верховского). Вы, наверно, помните, как однажды он благословил своим сестрам молиться в лесу в ночное время и ради этого устроил для них кресты на ёлочках. Самая младшая из сестер, Маргарита, тоже загорелась желанием совершать ночные бдения, и старец благословил ее. Дальше я зачитаю:

«»Хорошо, – сказал он, – я тебе сделаю крест вот на этой елочке», – указывая на самую ближайшую к его келье; ибо он знал ее немощь, что она, как дитя, всего боялась: не только какие страхования, но и всякий шорох пугал ее. «Вот тебе елочка и крест на ней, недалеко от моей кельи, сюда приходи и молись», – сказал отец Зосима. И когда Маргарита приходила ночью молиться, старец тихонько, чтобы она не знала, выходил на крыльцо своей кельи и стоял издали, смотря на нее. И если который раз замечал, что она начинает робеть, тревожиться, осматриваться по сторонам, тогда он подавал ей голос, говоря: «Молись, молись – не бойся; я стою на крыльце». Такая любовь отеческая и попечение его, как ангела хранителя, еще больше одушевляли ее, как и остальных сестер, к молитве» .

И еще один пример из жизни старца:

«Как рачитель священного безмолвия, отец Зосима по временам удалялся от сестер и от всех попечений. Но и как любвеобильный отец, не оставлял надолго преданных ему учениц. Уходил только в свою келью на пять дней, из коих летом большую часть проводил в лесу. Все сестры, уважая его безмолвие, не беспокоили его в эти дни. Но две из них, по малодушию ли, или по горячей приверженности к нему, не могли переносить и пяти дней. Не смея же идти прямо к отцу своему, чтобы не нарушить его безмолвия и не подать повода другим сестрам, они всячески искали случая, дабы хотя издали увидать когда отца своего, или услышать голос его. И так иногда выходили на ту дорожку, по которой он возвращался из лесу в свою келью, и несколько издали кланяясь ему, просили благословения; и он не отвергал такого их усердия, останавливался с ними на несколько минут, являя отеческое расположение, и они в великом утешении возвращались. Иногда вечером, взявши дров, они приносили к его келье и полагая оные при дверях, нарочно производили стук, чтобы было слышно старцу, и он, услыша, спрашивал извнутри кельи: «Кто там?» – «Это мы, отче, принесли вам дров», – отвечали они; тогда с отеческою милостию, он, отворяя им дверь своей кельи, говорил: «Что мне с вами делать? Точно вы дети! Ну взойдите, взойдите»; и радость их была несказанная; и старец позволял иной раз побыть у него немного; а иногда, утешив их отеческою любовию и назидательным словом, немедленно отпускал с благословением» .

Вы знаете, всегда приятно слышать, когда на некоторых послушаниях находятся сестры, которые несут немощи других. Мы все с разными характерами, все со своими немощами: кто-то легко поддается гневу, кто-то впадает в уныние по всякому поводу. Но вот эти сестры ничем этим не соблазняются – вот что самое главное: не соблазняются – и сохраняют любовь к тем, кто проявляет немощь. Пусть даже рядом с ними человек, который, как порох, вспыхивает по малейшему поводу – своим мирным расположением они быстро угашают его вспышки. Благодаря этим сестрам на их послушаниях не происходит ссор, нет напряженной атмосферы, а главное сами они сохраняют в своей душе мир.

Прочитаем следующее поучение аввы Исайи:

«Если возьмешь у кого келию, чтобы пожить в ней несколько дней, ничего не разоряй и не устрояй в ней, не спросивши прежде у того, кто тебе ее дал, угодно ли ему то или неугодно, ибо это бессовестность».

У нас, правда, не бывает так, чтобы одна сестра пустила другую пожить в своей келье, мы не имеем такой возможности. Но у нас может быть, например, такая ситуация: сестру только что поселили в келью к другим сестрам. И вот, например, ей не нравится, как здесь стоят тумбочки – в других кельях она видела, что тумбочки поставлены гораздо удобнее. Как она должна себя вести? Старец Емилиан говорит, что она ничего должна менять, как бы ей ни хотелось. Вот что он пишет:

«У людей, особенно молодых, какая-то мания. Куда бы они ни пришли, они все меняют. Им кажется, что все не так. Диван пойдет туда, стол неправильно стоит тут, нужно его поставить точно посередине. Эта икона пойдет на другую сторону. Это нужно поштукатурить, это побелить.

Нет! – говорит авва Исайя. Это не монашеское поведение. Тот, кто пустил тебя в свою келью, хочет видеть все так, как у него есть. То, что ты приходишь и стремишься там все переделать, означает, что ты тем самым как бы говоришь: «Глупец, столько лет ты этого не видел? Я, только вошел, сразу понял, как надо». Но ты не делай так, сначала спроси, нравятся ли ему перемены, которые ты хочешь сделать. Если он согласен, делай. Но если он этим недоволен, ничего не меняй, потому что это бессовестность. Прекрасное слово для выражения характера людей, которые что-то переменяют, не понимая, что они оскорбляют тех, кто пустил их в свою келью.

Точно также можем поступать мы и на своих послушаниях. Положим, тебе дают какое-то послушание. Ты исполняешь его два года, а потом на твое место приходит другой. Он, только приняв это послушание, начинает говорить: «Это надо выкинуть, это не нужно, это лишнее». Что ты почувствуешь, когда это увидишь? Ты огорчишься, расстроишься. А ты, брат, делающий эти перемены, ты человек или животное? Только животное смотрит кругом себя, не чувствуя человеческую душу. Ты предпочитаешь, чтобы был спокоен твой взгляд, а не душа другого человека. Тебя не заботит, что ты ранишь ближнего, что он может страдать, плакать».

Конечно, все это не значит, что мы не должны пытаться что-то менять к лучшему в келье или на послушании, вообще в монастыре. Все дело в том – как мы это делаем. Очень важно всегда чувствовать, что рядом с нами другие люди, имеющие свое мнение, свое видение, свой опыт, и нужно чувствовать, что любое наше действие так или иначе задевает их.

Это поучение мы можем рассмотреть и более широко. Что вообще для нас важнее: чтобы было хорошо нам или чтобы было хорошо другим? Кого мы видим в первую очередь: себя или других?

Преподобный Исаак Сирин повествует об одном подвижнике по имени Антоний, что, если перед ним стоял выбор сделать полезное для себя или для ближнего, он никогда не решался выбрать себя. Потому что в пользе ближнего он видел и свою пользу, а именно – пользу духовную.

Такое устроение должно быть и у нас: чтобы мы никогда, ни в какой ситуации не решались предпочесть себя ближнему. Хотя бы ради того, чтобы потом не мучиться угрызениями совести. Старец Паисий Святогорец рассказывает пример из своей жизни:

«Однажды на гражданской войне манёвр мятежников отрезал нас от остальных сил за одной деревней. Солдаты собирались бросать жребий о том, кому идти в деревню за продовольствием. «Я пойду», – сказал я. Если бы пошел кто-то неопытный и невнимательный, его могли бы убить, и меня потом мучила бы совесть. «Лучше будет, – думал я, – если убьют меня, чем кого-то другого, а меня потом всю жизнь будет убивать совесть. Как я такое вынесу?»» .

Конечно, дело не только в угрызениях совести. Когда мы поддаемся себялюбию, то удаляемся от Бога. Мы как бы замыкаемся внутри себя, мы со всех сторон закрыты. В наших помыслах, в нашем сердце находимся только мы сами. А Господь, ценя нашу свободу, не может войти в наше сердце, потому что мы сами не пускаем Его. Нам нужно выгнать себя из своего сердца, чтобы вошел Господь. Об этом также рассуждает старец Паисий.

«Тот, кто думает только о себе, попадает в изоляцию и от людей, и от Бога – в двойную изоляцию – и Божественной Благодати не приемлет. Такой человек ни на что не годен. И посмотрите: ведь того, кто постоянно думает только о себе, о своих трудностях и тому подобном, в минуту нужды никто не поддержит даже по-человечески. То, что он не получит поддержки Божественной, – это ясно и так, но ведь и поддержки человеческой он не получит тоже! Потом этот человек будет искать помощи то здесь, то там, то есть он будет мучиться, чтобы найти помощь от людей, но не сможет найти ее. И наоборот: о том, кто не думает о себе, но постоянно, в хорошем смысле этого слова, думает о других – о таком человеке все время думает Бог. И потом другие люди тоже думают о нем. Чем больше человек забывает себя, тем больше помнит о нем Бог. Вот, например, в общежительном монастыре тот, в ком есть любовь, приносит себя в жертву, отдает себя другим. Думаете, остальные этого не замечают? И разве смогут они не подумать об этой душе, которая всецело отдает себя другим, а о самой себе не думает? И разве может не подумать об этой душе Бог?» .

Итак, давайте предоставим Богу думать обо всех наших нуждах, и крупных, и малых. А сами будем думать только о ближних. Это должно быть непреложным правилом без всяких исключений.

«Когда пойдешь к кому-либо, не ожидай, что они будут тебе очень рады, чтобы, когда примут тебя, возблагодарил ты Бога».

Вот это извечная проблема и в миру, и в монастыре: всем нам хочется, чтобы нас любили, чтобы с нами были ласковы. Авва Исайя предлагает простое решение этой проблемы. Когда ты идешь к какой-то сестре, не нужно ждать, что она очень обрадуется встрече с тобой. Может быть, она устала, расстроена, больна. Если ты ждешь, что тебя примут с радостью, то, скорее всего, ты разочаруешься. Но даже если сестра готова тебя принять радушно и ласково, то, из-за того, что ты ожидала особенного приема, тебе все покажется не так и ты уйдешь с огорчением. А если ты идешь, не ожидая ничего, тогда, как бы с тобой не обошлись, ты сохранишь мирное настроение.

Итак, первое правило – это не ждать и не требовать любви от других.

О втором правиле говорит афонский старец Порфирий Кавсокаливит:

«Давайте будем бескорыстно раздавать всем свою любовь, не обращая внимания на их отношение… Это эгоизм – желать, чтобы другие любезно с нами разговаривали. Пусть противоположное поведение не огорчает нас. Позволим другим разговаривать с нами так, как они чувствуют. Не будем просить любви. Наше стремление должно быть направлено на то, чтобы любить их и молиться за них от всей души. Тогда мы заметим, что все нас любят без всяких усилий с нашей стороны, без нашей просьбы о любви. Они будут любить нас свободно и искренне от глубины сердца, без насилия с нашей стороны. Когда мы любим, не стремясь, чтобы любили нас, тогда все будут собираться вокруг нас, как пчелы. Это действенно для всех» .

Кому-то это наставление может показаться трудноисполнимым. Кто-то скажет: ну как я могу раздавать любовь, если у меня ее нет? Мы можем воспользоваться советами преподобного Зосимы, которые он предлагал одной из своих сестер.

«Отец Зосима, преисполненный любовию к Богу и ближним, собственным примером, а также сказаниями и наставлениями своими более всего старался поселить в сестрах своего общежития мир, единодушие и любовь. И когда которая говорила ему: «Отче, за что она (называя имя) не любит меня? Что я ей сделала?» – «Кто тебе сказал, что она тебя не любит? – возражал старец, – твой собственный помысл, или враг диавол. Не верь этому!» – «Нет, отче, – говорила сестра, – уж не только все ее поступки и слова и обхождение со мною доказывают это, но и сердце мое слышит, что она не расположена ко мне». – «Ну хорошо, пусть правда твоя. Но выди в лес и закричи: «Друг мой! Возлюбленная сестра!..» – и отголосок будет отвечать то же. Закричи: «Дура, негодная!» и прочее, и отголосок будет такой. Поверь мне, что в соотношении душ, в общении духовном, сочувствие бывает, как верный отголосок. И так посмотри прежде в свое сердце: верно, есть в нем нерасположение. Следовательно, прежде свое сердце преклони к миру и любви, и уже непременно отзовется отголосок в душе сестры духовной». – «Что ж мне делать, отче? Я и сама не рада, что и мое сердце уже не лежит к ней». – «Нет любви? – продолжал старец, – делай дела любви. – Если знаешь, чего сестре хочется, отдай; если случится в чем прекословие, уступи; если она разгорячится, перемолчи и себя обвини, и прощения попроси. А более всего молись за нее, говоря: «Cпаси ее Господи и святыми ее молитвами помилуй меня грешную», – тогда непременно Господь даст тебе мир и любовь»» .

Как еще мы можем понуждать себя к любви? Посмотрим, что советует авва Исайя:

«Если зайдет к тебе брат-странник, имей радушное к нему лицо, приветствуя его, и ношу, какую он несет, сам понеси».

Подробнее об этом говорит старец Емилиан:

«Если придет посторонний брат в твой монастырь, то, когда ты приветствуешь его, лицо твое должно быть улыбающимся, приятным, светлым, должно светиться от радости. А если он несет что-то тяжелое, например чемодан, то ты сам перенеси это в келью, где он будет жить. Когда он будет уходить, вновь с улыбкой прощайся с ним, так чтобы он, уйдя, вспоминал о твоей заботе, о твоей любви и нежности. Пусть образ твоей любви останется с ним навсегда, куда бы он ни пошел».

Конечно, это поучение хорошо помнить не только в отношении гостей. Такими должны быть наши повседневные отношения друг с другом. Доставить другой сестре радость, послужить ей даже в какой-то мелочи – пусть без этого не проходит ни один день. Это должно стать для нас как бы привычкой, потребностью.

Не знаю, слышали Вы или нет, что у отца Андрея (Машкова) была, например, такая привычка – что-нибудь дарить всем, кто к нему приходил. У него и самого почти не было никаких вещей, но он просто не мог отпустить человека без подарка. Дарил ложки, которые сам вырезал, мог отдать собственное полотенце или солонку с солью.

В Троице-Сергиевой Лавре не так давно, несколько десятков лет назад, жил один монах, у которого была точно такая же привычка. О нем сохранились трогательные воспоминания:

«[Отец Павлин] любил что-либо обязательно дать человеку. Это была прямо болезнь старца Божия…

Вот, к примеру, он сидит за трапезой в братской столовой. Все кушают, что каждому подают. Суп, кашу, чай, сахар, иногда летом фрукты. Вот рядом с отцом Павлином сидит молодой иеромонах. Подали чай. Иеромонах, как и почти все делают, бросил свои три кусочка сахару в кружку с чаем, размешал и пьет. Смотрит – под его носом еще лежат три кусочка сахару. Откуда? Кто принес? Кто положил? Оглядывается, недоумевает. Отец же Павлин и виду не подает, сидит и пьет свой будто сладкий чай. А потом повернется к брату да тихонечко и намекнет: «А что это ты, братец, без сахару-то пьешь? Постишься?..»

Или вот идет он, согнувшись, из храма по дороге, встречается ему послушник: «Батюшка, благословите», – и протягивает сложенные руки. Отец Павлин благословляет и идет дальше. Послушник смотрит: что за чудо – в руках у него «откуда ни возьмись» три красивых конфетки. Как это старец ухитрился и благословить, и еще конфеты дать? Это уже его тайна. Значит, он заранее, увидев издали идущего послушника, полез в карман, достал конфеты, которые дала ему встречная старушка помянуть усопшую, и вот, благословляя, сунул их молодому брату, чтобы он не унывал, а немного развлекся этими гостинцами.

Вот является в его келию монах-студент. Пришел навестить старца, а главное-то – занес ему передачу с проходной. Какая-то землячка привезла старцу две баночки: одну – варенья малинового, а другую – грибов засоленных белых. Вот студент и принес их, чтобы отдать старцу.

«Э, брат ты мой любезный, – скажет вполне серьезно отец Павлин, – да ты совсем не по адресу попал. Здесь, на баночке-то, написано не Павлину совсем, а другому». – «Да нет же, батюшка, – протестует пришедший, – я сам читал, что это вам передали. Вот ведь здесь же и написано: отцу Пав… Пав… Пимену». – «Ну вот, вот, – оживляется старец, – я же говорю, что ты не по адресу попал. Неси-ка, братец, скорее это к отцу Пимену. Он как раз, слышно, что болен. Простыл, знать, и ему малиновое-то варенье кстати…» Отец Павлин уже успел подписать на баночке другое имя и торопит смутившегося инока отправить малину по новому адресу. Брат, благословившись, уходит и все недоумевает, как это он, студент Академии, мог спутать имена.

Какое это прекрасное занятие, какая дивная привычка – дать… «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут» (Мф. 5, 7)» .

Нам, конечно, без благословения подарки делать нельзя. Но мы можем радовать наших ближних по-другому: отзываться на всякую просьбу, а еще лучше служить им без всякой просьбы. Например, ты видишь, что благочинная ищет церковницу, – предложи себя сама. Старец Емилиан говорит:

«Настоящий монах не может сказать «нет», потому что тогда его душа, совесть будут мучаться, и он не сможет уснуть. Такой отказ противоестественен в духовной жизни. То, что у тебя просит ближний, – это заповедь. И даже если он не попросил, но ты понял, что он в этом нуждается, ты обязан ему это дать, потому что ближний всегда выше».

Думаю, многие сестры охотно исполняли бы это правило, но их удерживает боязнь. Они думают, что если они решатся полностью отдать себя ближним, то может получиться так, что они никогда не будут успевать молиться, читать святых отцов – и их духовная жизнь разладится. По этой причине они редко соглашаются помочь той или иной сестре и еще реже предлагают помощь сами. Однако тем самым они губят самое основание своей духовной жизни. Не помогая другим, они вносят разлад в свою душу, в отношения с ближними и наконец отдаляются от Бога. Вот что пишет об этом старец Емилиан:

«Когда происходит разлад в отношениях между двумя или более людьми, эти люди не могут ни молиться, ни читать. Бог скрывается от взоров людей, когда потерян ближний… По этой-то причине авва Исайя и все отцы-аскеты как залог нашей любви к Богу, как основание и условие нашего единения с Богом и как опору существования духовной жизни, полагают ближнего… Все, что портит наши отношения, должно быть устранено, ибо это непременно расстроит и нашу связь с Богом».

Можно вспомнить в качестве примера подвиг одного простого монаха Троице-Сергиевой Лавры – отца Александра Кумачева. Он был в Лавре закупщиком, то есть закупал для братии одежду, продукты и все прочее необходимое для жизни. В это простое служение он вложил всю свою душу. Вот как вспоминает о нем один из его современников:

«Особенно трудно было отцу Александру справляться со своим послушанием в годы, когда везде и всюду ощущался недостаток самого необходимого (здесь речь идет о пятидесятых годах XX века, то есть о советском времени). Тогда отец Александр буквально сбивался с ног, чтобы только раздобыть что-либо для братии… Если где на рынке или в магазине ему поначалу не отпускали просимое, то он все это умел улаживать и так или иначе добивался своего.

«Рыжий, рыжий», – звали его молодые монахи, которые побойчее. Но отец Александр нисколько не обижался. Он и сам хорошо знал, что рыжее его и не сыщешь на всем свете. Его лицо расплывалось в широкой улыбке и как ни в чем ни бывало он мирно и весело беседовал с молодыми, которые так «вежливо» его величали.

Ведь вот бывает так в жизни. Иной человек и читает слово Божие, и ходит в храм не очень редко, и к людям будто бы относится по всем правилам христианской морали, а все-таки жизнь свою духовную как следует не может наладить. Все у него идет кувырком, все как попало да как придется. Словом, нет настоящей духовной жизни, дыхания благодати в его душе. А иной человек совсем «ушел» в других. Он как будто совсем собой и не занимается, мало и молится, и в храм редко ходит, и книг божественных мало читает, а вот живет не собой, а другими, отдает им все свои силы и страдает о них. Они совсем ему и не родные и не близкие, а вот в них вся его жизнь. И физически, и духовно он о них болеет, о них переживает, о них заботится.

Вот такого рода человеком и был отец Александр. Все его благочестие, вся молитва, все минуты жизни были посвящены как раз не себе, даже не своему духовному совершенствованию, а пользе ближних, заботе о них, об их здоровье, питании, одежде и прочем… Служение ближним заполнило всю его душу, взяло у него все силы, и… такой самоотверженный подвиг был Господом любовно принят» .

Мне хотелось бы, чтобы вы правильно поняли этот пример. Может сложиться впечатление, будто от нас требуется только служение ближнему, и совершая его, мы можем забыть о молитве, чтении, посещении богослужений. Нет, это, конечно, не так. Молитва остается нашим главным деланием. Но мы должны помнить, что никогда не сможем правильно молиться, если не будем усердно совершать служение ближним. И наоборот, когда мы искренне, с любовью служим, Господь дарует нам молитвенное преуспеяние даже среди самого суетного служения. Об этом говорит пример старца Силуана, который высоко преуспел в молитве, всю жизнь исполняя суетные послушания. Вот что пишет об этом сам старец:

«Многие монахи говорят, что эконому некогда молиться и что не может он сохранять душевный мир, потому что целый день приходится ему быть с народом. Но я скажу, что если он будет любить людей и помышлять о своих рабочих: «Любит Господь создание Свое», то Господь даст ему непрестанную молитву, ибо Господу все возможно» .

Основание духовной жизни – и для тех людей, которые только начинают ее, и для тех, которые имеют уже некоторый опыт, и для тех, кто достиг совершенства, – основание для всех одно: любовь к ближним. Мы должны понимать, что любовь – это не просто хорошие, радостные отношения. Любить – это значит служить, прощать, снисходить, терпеть. Настоящая любовь – это постоянное отвержение себя, своего «я».

У старца Емилиана есть очень меткие слова: «Ты живешь с пятьюдесятью братьями и должен найти способ с ними ладить и жить дружно. Это самая лучшая аскеза». И для нас с вами самая лучшая аскеза – дружно жить со ста пятьюдесятью сестрами, ладить с ними и служить им, не упуская ни одного случая проявить любовь.

О том же говорит старец Софроний (Сахаров):

«[Всё] начинается с самых простых поступков. Игумен говорит: «Принесите, пожалуйста, уголь на кухню». Вы насыпаете ведро и несете. И этот акт приготовляет вас к великому восприятию любви. А если вы не будете делать так, то не достигнете ничего… Теперь, когда мы полны страстей и греха, постепенно, через послушание, через служение другим, через проявление любви и терпения мы приготовляем себя к высшему состоянию» .

Любовь уже здесь на земле может сделать жизнь нашу раем. Все зависит только от нас. В заключение беседы хочу привести интересную притчу, рассказанную старцем Паисием Святогорцем.

«Как-то раз один простой человек попросил Бога показать ему рай и ад. И вот однажды ночью во сне этот человек услышал голос: «Пойдем, я покажу тебе ад». Тогда он оказался в комнате. Посередине ее стоял стол, за ним сидело много людей. На столе была кастрюля, полная еды. Но люди были голодны: они черпали длинными ложками из кастрюли, но не могли поднести ложки ко рту. Поэтому одни из них ворчали, другие кричали, третьи плакали… Потом он услышал тот же голос: «Пойдем, теперь я покажу тебе рай». Тогда он оказался в другой комнате, где стоял такой же стол с кастрюлей, и так же вокруг него сидели люди с длинными ложками. Однако все они были сыты и веселы, потому что каждый из них, черпая из кастрюли еду, кормил своей ложкой другого. Теперь ты понимаешь, как можешь еще в этой жизни ощутить рай?

Если в тебе есть любовь, доброта – ты ангел, и куда бы ни пошла и где бы ни находилась, вместе с собой несешь рай. Так, уже в этой жизни мы начинаем ощущать рай или ад».

Итак, сестры, давайте будем полагать любовь в основание всей своей жизни. В любой, самой незначительной ситуации будем всегда руководствоваться любовью, снисходить друг к другу, служить друг другу, жить друг другом. Тогда вся наша жизнь в каждый ее миг будет духовным подвигом, который и в земной жизни принесет нам великую радость, и в грядущем возведет нас к вечным Небесным благам.

Игумения Домника (Коробейникова)

Александро-Невский Ново-Тихвинский монастырь. Екатеринбург (http://www.sestry.ru/church/)

Использованы фотографии с сайта монастыря

1. Старец Силуан, жизнь и поучения. М.: Воскресение; Минск: Университетское; Новоказачье, православная община, 1991. С. 337-338.
2. Творения иже во святых отца нашего Святителя Игнатия, епископа Ставропольского. Аскетические опыты, т. I. (Репринт. изд.) М.: Издательство Сретенского монастыря, 1998. С. 279.
3. Старец Иосиф Ватопедский. Слова утешения: Беседы о духовной жизни и о монашестве. Богородице-Сергиева Пустынь, 2005. С. 180.
4. Протоиерей Григорий Дьяченко. Уроки и примеры христианской любви. Опыт катехизической хрестоматии. М.: «Паломник», 1998. С. 72.
5. Игумен Марк (Лозинский). Отечник проповедника. 1221 пример из Пролога и патериков. Сергиев Посад: Изд-во Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 1997. С. 208-209.
6. Старец Зосима Верховский. Жизнь и подвиги. Изречения и извлечения из его сочинений. В 2-х ч. Ч. 2. (репринт. изд.) М.: «Паломник», 1994. С. 24-25.
7. Старец Зосима Верховский. Жизнь и подвиги. Изречения и извлечения из его сочинений. В 2-х ч. Ч. 2. (репринт. изд.) М.: «Паломник», 1994. С. 29.
8. Блаженной памяти старец Паисий Святогорец. Слова. Т. II. Духовное пробуждение. Суроти, Салоники, монастырь святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова; М.: Изд. Дом «Святая Гора», 2001. С. 205.
9. Блаженной памяти старец Паисий Святогорец. Слова. Т. II. Духовное пробуждение. Суроти, Салоники, монастырь святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова; М.: Изд. Дом «Святая Гора», 2001. С. 210-211.
10. Старец Порфирий Кавсокаливит. Житие и слова. Малоярославец: Издание Свято-Никольского Черноостровского женского монастыря, 2006. С. 270-271.
11. Старец Зосима Верховский. Жизнь и подвиги. Изречения и извлечения из его сочинений. В 2-х ч. Ч. 2. (репринт. изд.) М.: «Паломник», 1994. С. 31.
12. Архимандрит Тихон (Агриков). У Троицы окрыленные. Воспоминания. Ч. 1-2.Сергиев посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра; Пермь: православное общество «Панагия», 2000. С. 305-307.
13. Архимандрит Тихон (Агриков). У Троицы окрыленные. Воспоминания. Ч. 3. Сергиев Посад: издательство Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2002. С. 175-177.
14. Старец Силуан, жизнь и поучения. М.: Воскресение; Минск: Университетское; Новоказачье, православная община, 1991. С. 375.
15. Архимандрит Софроний (Сахаров). Духовные беседы. Т. 1. Эссекс: Свято-Иоанно-Предтеченский монастырь; М.: «Паломник», 2003. С. 226-227.

Доклад игумении Домники (Коробейниковой), настоятельницы Александро-Невского Ново-Тихвинского женского монастыря в Екатеринбурге на круглом столе «Добродетель послушания в современных монастырях: практические аспекты» (Воскресенский Новодевичий женский монастырь Санкт-Петербурга, 2-3 июля 2018 года)

Ваше Высокопреосвященство, всечестные отцы и матери, благословите!

В начале своего сообщения мне хочется вспомнить притчу Спасителя о птицах небесных и лилиях полевых. Один проповедник задается вопросом: почему Господь ставит нам в пример не человека, а птиц и лилии? Потому что среди людей Господь не нашел ни одного, кто жил бы без тревоги и беспокойства. И потому Он указал на цветы и птиц, говоря: «Если уж о них Бог печется, неужели о вас, Своих детях, не позаботится? Так не тревожьтесь же ни о чем!» И подлинно откликаются на эти слова монахи. В монашеской жизни есть добродетель, которая делает человека свободным от забот, беспопечительным. Что это за добродетель? Преподобный Иоанн Лествичник говорит о ней: «Блажен, кто волю свою умертвил совершенно: он стяжал беспопечительность». Иначе говоря, блажен тот, кто предал себя в послушание.

Мне хочется вспомнить один рассказ митрополита Афанасия Лимассольского, как он в свое время учился этой добродетели: «Когда в юности я решил стать монахом, я начал искать старца, который имел бы умную молитву. Преподобный Паисий посоветовал мне поехать к старцу Иосифу, ставшему впоследствии Ватопедским. Я спросил: “А он знает, как творить умную молитву?” Старец Паисий засмеялся и ответил: “Если другие отцы – учителя этой молитвы, то старец Иосиф – доктор наук”. Когда я приехал к старцу, я думал, что он сразу посадит меня в келью, даст мне огромные-преогромные четки и велит непрестанно молиться. А вместо этого он дал мне ведро со шваброй и отправил мыть трапезную. Мне хотелось возразить: “Так ведь я пришел сюда молиться, а не пол мыть!” Но противоречить старцу было невозможно. Если бы я позволил себе хоть слово, он выставил бы меня за дверь».

Так с первого дня своей монашеской жизни владыка Афанасий узнал, с чего начинается подлинное монашество – с послушания.

И можно целый доклад посвятить тому, как научить монаха правильно мыть пол. Это действительно очень серьезный вопрос, от которого зависит преуспеяние монаха и всего братства. И конечно, вы понимаете, что речь не о том, как вымыть пол чисто, а о том, с каким духом монахи призваны исполнять послушание.

Представим себе такую ситуацию, обычную в монастырской жизни. Монаху совершенно неожиданно дают поручение: подмести двор или пойти на клирос петь, или послужить гостям на трапезе. Если в монастыре любой монах моментально, с радостью соглашается, то можно только порадоваться за такое братство, в котором царит подлинный монашеский дух; среди этих братий истинно присутствует Бог. Но мы знаем, что не всегда бывает так. Порой в ответ на поручение у монаха могут возникнуть помыслы: «А почему я? Разве больше некому?» Или, как только что мы слышали: «Я ведь пришел сюда молиться, а не полы мыть!» Или монаху говорят пойти помыть посуду, а он тут же показывает недовольство, хмурится. И при этом ему и в голову не приходит, что это грех. Он думает, что это естественная реакция. А на самом деле, для монаха это падение. Можно сказать, этим он перечеркивает всю свою духовную жизнь! Один современный старец говорит: «Мы видели монахов, которые ревностно начали свой путь, но в душе у них была трещинка: они порой роптали на послушании. Духовные отцы им говорили: “Остерегись этого сорняка”. Но они не слушали, и маленький сорняк превращался в огромные заросли, которые уничтожали все вокруг».

Исполнение послушания с ропотом, огорчением – один из самых опасных сорняков в духовной жизни. Почему? Потому что он растлевает главную силу человека – его свободную волю – и обращает ее на зло.

Человеческая воля – это могучее оружие. Она дана человеку как щит и меч. И как воин должен уметь пользоваться оружием, так и для монаха жизненно важно искусно управлять своей волей: как щитом ограждать себя от греха и как мечом посекать греховные помыслы. Он призван противостоять греху с большой силой – именно как воин с оружием в руках! Если же монах этого не делает, не следит за тем, куда склоняется его свободная воля, то она, вместо того чтобы служить ему оружием, может превратиться в дикого, злобного пса. Преподобный Исихий Иерусалимский говорит об этом: «Видел я одного пса, который, взбесившись, наравне с волком терзал овец». Воля действительно может взбунтоваться, если монах не научится умело управлять ею. И тогда все его внутренние силы – раздражительная, вожделевательная, умная – придут в неистовство. Поэтому монах призван постоянно, сознательно направлять свою волю к добру, искать Христа всеми своими силами, чтобы не попасть в тяжкое рабство, то есть в рабство своему эгоизму.

В самом деле, разве это не рабство, когда из-за маленького замечания или просьбы человек чувствует, как внутри у него что-то сжимается, и все становится для него мрачным, так что он забывает о Боге, и его душа поникает к земле? Разве это не значит, что внутри у него притаился враг, то есть грех, страсть? Один современный старец, опытный игумен, приводит такой пример: «Человек огорчается, когда что-то происходит не по его воле или когда его принуждают делать то, что ему не нравится. Например, игумен говорит брату: “Оставь это послушание и иди на другое”. Брат тотчас унывает и печалится, потому что это идет вразрез с его мнением, его взглядами. “Зачем, отче, вы меня переводите? – спрашивает он игумена. – Я радуюсь своему послушанию, разбираюсь в нем. А то, которое вы мне предлагаете, я не понимаю и не хочу!” Печаль возникает, когда задевают наше “я”. И в сущности печаль происходит не от того, что нам сделал другой человек, а от того, что сидит внутри нас: от нашего мнения, желания, которое ближний не исполняет, в котором нам отказывает».

Люди склонны видеть причину своих огорчений в чем-то внешнем. Но истинная причина обычно таится внутри человека. И монах призван приобрести духовную зоркость и научиться видеть, отчего действительно возникает огорчение, от каких внутренних причин: может быть, от того что есть излишняя привязанность к какому-то делу или желание настоять на своей воле, то есть в нём присутствует некая внутренняя несвобода. Духовно свободный человек способен принять мнение или волю ближнего, его воля гибка, покорна. В ближнем он видит Христа и свободно покоряется ему. А человек, который не имеет внутренней свободы, держится за свои желания и представления. При этом он парадоксальным образом любит свою несвободу, не хочет с ней расстаться. Он настолько привыкает к внутреннему рабству, что это состояние кажется ему естественным. Один старец говорит об этом: «Мы разговариваем с другими людьми и внутренне противимся им, упорно стоим на своем, заведомо не желая ничего слушать. И все потому, что мы любим свою несвободу. Страшное рабство! Самое худшее рабство из всех существующих. Лучше быть рабами какого-нибудь турецкого аги, чем оставаться духовно несвободными!»

Действительно, самое худшее рабство – это рабство внутреннее, когда человек не хочет ради Господа лишний раз отречься от своего покоя или от своего мнения, когда он не способен исполнить желание ближнего или принять его точку зрения. Все это говорит о том, что человек находится в узах своего самолюбия. Святитель Иоанн Златоуст рисует портрет такого человека: «Вообрази себе самолюбивого. Каких только зол не исполнен он? Тот, кто уязвлен в душе этой страстью, – ропотлив, презрителен к ближнему, надменен, непослушен. Говорят ему сделать то или иное – он противится. Велят ему перейти с одного места на другое – он зазирает повелевшего. Просят его об услуге – он отказывает с пренебрежением». Таков человек, не умеющий искусно управлять своей волей. В конце концов он может впасть в такое состояние, что не будет способен потерпеть ничего. Все в монастырской жизни станет ему в тягость, все будет вызывать недовольство. Куда он ни пойдет, везде у него будут возникать смущения: «Братья не подвизаются, службы сокращают, келий не хватает, дверями хлопают. Никаких условий для духовной жизни!» И все эти помыслы – это отголосок ветхого «я».

Однако Господь никогда не перестает стучаться в сердце монаха и подает ему множество случаев в повседневной жизни, чтобы он мог освободиться от этого внутреннего рабства и со свободою предстоять пред Богом. Например, приходит монах к игумену и говорит: «Мне нужно доделать одну работу! Очень срочную и очень важную! А меня просят выйти в трапезную. Можно я не пойду?» Игумен отвечает: «Нет, ты все же пойди, помоги. Работу можно доделать завтра». Монах чувствует внутри горечь и смущение: «Игумен меня не понял! Не объяснить ли ему еще раз?» Брат уже все решил сам, и отказ игумена для него – словно стена, выросшая на его пути. Его воля натолкнулась на эту стену, и он чувствует внутреннюю боль. Что ему теперь делать? Как исполнить благословение игумена с радостью? Как ему захотеть того, чего он не хочет?

Конечно, он не может в один миг изменить свое сердечное расположение. Но для начала он призван хотя бы удерживаться от греха на деле. То есть хотя бы внешне вести себя так, чтобы не обнаружить свое недовольство и ничем, ни взглядом, ни жестом, ни словом не огорчить ближнего. Тяжкий грех для монаха исполнять послушание с хмурым лицом и ропотом, огорчая окружающих. Один старец говорит об этом откровенно: «Исполнять послушание на кухне с плохим настроением, когда тебя зовут туда помочь, – это значит показывать грубость и дикость своей души».

Показывая недовольство, монах теряет прекрасную возможность преуспеть. Ведь именно сейчас, в ту минуту, когда ему дается какое-то поручение, он может сказать Богу, что он Его любит! У него должна быть внутренняя установка – никогда не воспринимать обстоятельства или ближних как препятствие. Жизнь полна неожиданностей. Невозможно человеку устроиться так, чтобы никто не доставлял ему неудобства и ему никогда не приходилось бы отсекать свою волю. Весь вопрос в том, как монах относится к таким ситуациям – понимает ли он, что, если их не будет, то подлинного преуспеяния ему не достичь, и все прочие его подвиги – пост, чтение, даже молитва – потеряют смысл.

Владыка Афанасий Лимассольскийприводит интересный пример: «Есть такие монахи и монахини, которые строго верны своим монашеским обязанностям, всегда полностью исполняют свое правило, ходят на все службы, постятся, но при этом остаются немощными людьми, с которыми всем трудно, которые не могут никого послушаться. Скажи им только: “Подвинься”, они сразу хмурятся. И думаешь: они целый день молятся и не могут понести одного слова?! Какой же смысл в их молитве? Как можно целый день произносить сладкое имя Христово и при этом хмуриться и сердиться?!»

Действительно, когда человек все свои внутренние переживания сразу выплескивает, показывает свое настроение, это значит, что он в этот момент оставил духовную жизнь, перестал трезвиться. Он забыл в этот момент о Боге. Тогда как противоположное поведение, то, что человек не обнаруживает свои страсти, свидетельствует, что он в сердце ведет борьбу, совершает внутренний подвиг. И хотя он еще не одержал полную победу, но понуждает себя ради Царства Небесного. По словам преподобного Исихия Иерусалимского, именно «те, которые понуждают себя удерживаться от греха на деле, блаженны пред Богом и людьми, ибо они есть употребляющие усилие ради Царствия Небесного».

Не обнаружить внешне свои помыслы – это уже начало победы. И эта борьба имеет великую цену пред Богом. Но конечно, останавливаться на этом нельзя. Человек какое-то время может удерживаться от греха на деле. Но если при этом у него внутри, в уме и сердце остается несогласие, огорчение, противление, то настанет такой день, когда он не выдержит и выплеснет свое греховное состояние наружу. Потому что когда человек носит в себе огорчение, то его душа постепенно истаивает, лишается сил, дерзновения. Один старец очень точно описывает это: «Если монах хочет что-то сделать, а игумен говорит ему: “Я тебе запрещаю”, то монах, конечно, послушается, но если при этом он в сердце не соглашается, то внутри у него начинается разложение, распад. Как тает снег, так тает и его душа. И когда-нибудь такое неискусное, не настоящее послушание приведет к тому, что его нервы сдадут, душа затоскует, воспротивится, возненавидит, осудит и скажет: “Тридцать лет я в послушании, а где же плоды? Я ничего не чувствую!” Чем дальше, тем больше его душа мельчает, теряет силы и чахнет. Мы стараемся его поддержать и утешить, даем ему что-то вкусное, берем в поездку, но он все равно унывает. Ничто не идет ему на пользу». Таков результат, когда человек слушается только внешне, а в сердце скорбит, имеет несогласие. И поэтому монах призван изо всех сил бороться с огорчением, изгонять печаль из своего сердца.

При внешнем подвиге ему необходимо сразу же приступать к внутреннему, то есть к молитве. Как священник возвышает святой потир и дискос и произносит: «Твоя от Твоих Тебе приносяще…», так и монах призван каждый день в своей повседневной жизни совершать литургию, то есть служение Богу, и обеими руками поднимать к небу двухчастную жертву: безупречное внешнее послушание и внутреннее, сердечное повиновение, соединенное с молитвой. И если внешний образ поведения в какой-то мере зависит от человека, то страсти он не в силах истребить никаким размышлением, никаким усилием воли. Страсти исцеляются только благодатью Божией. И поэтому, как наставляет один современный духовник, «[если тебе трудно послушаться,] не размышляй, а начни молиться. Если ты постараешься с помощью Господа Иисуса немедленно изглаживать из ума всякий прилог, тогда ты обретешь сладость, тишину, мир, покой. Бог богат и всё подает тебе в ответ на твою молитву. Поэтому, и когда ты грешишь, и когда скорбишь, замени свою скорбь, трудность, недовольство, мирской дух – всё это замени богоносной молитвой, которая всегда приносит мир».

Если монах старается изгнать из своего сердца огорчение с помощью молитвы, то он тем самым исполняет евангельскую заповедь: Аще кто тя поймет по силе поприще едино, иди с ним два (Мф. 5:41). Первое поприще он проходит, когда внешне исполняет послушание. А второе поприще совершает в своем сердце, когда старается внутренне принять волю другого человека, отвергая молитвой всякий смущающий помысел. Конечно, на этом поприще монах иногда претерпевает мученичество. Самая большая скорбь для него – когда он искренне хочет послушаться, а видит в себе сопротивление, гордость и ощущает себя бессильным что-либо сделать! Но если он мужественно претерпит эту борьбу, если в этот час скажет себе: «Я буду творить послушание, я не отступлю», и при этом будет молиться, то благодать Божия обязательно укрепит его, подаст ему плоды Духа Святого: радость и мир. Молитва – главная помощь монаху в деле послушания. Она – лекарство от всякой печали и огорчения.

Послушание дорого обходится для нашего ветхого человека, но именно в этом его главная сила: послушание наносит раны нашим страстям, нашему нерадению, нашей инертности. Как плуг врезается в землю, откидывая направо и налево целые пласты, чтобы семя упало глубоко, так точно и послушание возделывает сердце монаха, чтобы в него глубоко легло семя – Слово Божие, вошел Сам Христос. И когда Господь входит, тогда исчезают все проблемы.

Так послушание открывает для монаха всю глубину духовной жизни. Благодаря послушанию, монах даже в самом простом труде обретает Бога, в любом деле чувствует Его живое присутствие и видит, что ничего ничтожного, мелкого и незначительного в его жизни нет. Вся его повседневная жизнь становится богословием. Преподобный Силуан Афонскийговорил: «Ходит монах по земле и работает руками, и никто не знает и не видит, что духом он пребывает в Боге вечном».

Таким делает монаха сердечное послушание. И самая важная миссия игумена – научить братий совершенному послушанию, не только внешнему, но и внутреннему. Мне хочется рассказать историю, которая произошла в наши дни. В одной обители игумен благословил всем братиям выйти на общие работы – собирать оливки. Шел дождь, и некоторые братия стали говорить между собой: «Зачем выходить в такую сырую погоду? Давайте выйдем позже». И они вышли на работы только на следующий день. Узнав об этом, игумен сказал: «Мокрой погоды боитесь? Хорошо. Сбора оливок в этом году не будет. Расходитесь по своим послушаниям. Возьмите в кассе деньги и купите оливкового масла на год. А если денег не хватит, ничего страшного, поедим в этом году без масла». И действительно, в том году все оливки остались на деревьях. Некоторые люди изумлялись этому поступку игумена, но он сказал им: «Что нам дороже, оливки или духовная жизнь? Лучше погубить один урожай оливок, чем навсегда погубить монашеский дух в обители. Что я за отец, если не научу братий послушанию? Я буду в таком случае не пастырь, а волк, разоряющий стадо!»

Этот случай был совсем недавно. Значит, и в наши дни возможно истинное послушание. И не только возможно, но и необходимо; без него монастырь просто не может жить.

Кто-то может сказать: «Да, мы все это знаем, мы об этом читали. Но что делать, если у нас духовная жизнь еще не наладилась, и игумен не имеет большого духовного опыта? Как в таких условиях оказывать сердечное послушание?» Действительно, может возникнуть такой вопрос. И что в подобной ситуации делать монаху? Унывать? Жить самостоятельно, никому не подчиняясь? Но на самом деле, нет такого места, где монах не мог бы освятиться через послушание. Если он творит послушание с терпением, жертвенным духом, молитвой, то он не только сам освящается, но и создает вокруг себя подлинно монашескую, духовную атмосферу. Рядом с ним меняются и другие братия, и сам игумен. Как говорит один старец, два или три настоящих послушника могут дать монастырю новую жизнь! И вообще монастырь не может существовать, если в нем не будет таких послушников с жертвенным духом, так же как Церковь не может существовать без мучеников.

Именно послушание дает монастырю жизнь. И этим монастырь и отличается от мира. Молиться можно и в миру, творить евангельские добродетели можно и в миру. Но совершенное послушание, свободное и радостное повиновение с полным отвержением своей воли возможно только в монастыре. Именно так освящается монах и именно благодаря послушанию монастырь превосходит этот мир, и вся жизнь монахов наполняется духом беспопечительности, как пишет преподобный Иустин (Попович), воспевая гимн послушанию: «Хочешь, чтобы никакое земное препятствие не смущало твое сердце? И чтобы никакая земная неприятность не была для тебя неприятностью? Есть на свете одно всемощное, всепобедное таинство…» И дальше он обращается к нам с вами, к современным людям. Вот как он нас вопрошает: «Что это за дивное таинство, скажи мне, брат и отец? Что это за таинство, скажи мне, сестра и мать? Это таинство – послушание. Всякая добродетель есть таинство, но послушание особенно всемогуще и прекрасно. Оно приносит в сердце не только радость и мир, но и истинную надежду на Бога, всецелое упование на Него и беспопечительность обо всем земном. Стяжи послушание. С ним, как с победным стягом в руках, ты одолеешь все неприятности, все препятствия, все смерти, все грехи, всех демонов».

Сердечно благодарю всех за внимание.

Есть ли в наше время настоящие послушники? И есть ли настоящие старцы? Настоящим послушником может быть каждый монах, а настоящим старцем ― каждый игумен, считают организаторы конференции «Святоотеческое наследие и афонские традиции: духовное руководство».

Конференция пройдет в Екатеринбурге 27-29 мая 2016 года, она приурочена к празднованию 1000-летия пребывания русских на Афоне. Принять участие в ней согласились известные духовники Афона и Греции: митрополит Лимасольский Афанасий; игумен монастыря Симонопетра архимандрит Елисей; игумен монастыря Ксенофонт архимандрит Алексий и другие.

О том, что можно будет услышать на конференции, рассказывает игумения Домника (Коробейникова), настоятельница Александро-Невского Ново-Тихвинского монастыря г. Екатеринбурга, которая по благословению является куратором конференции.

― Матушка, почему для конференции выбрана именно такая тема: духовное руководство?

― Потому что сейчас это один из самых актуальных вопросов для русского монашества. Еще несколько лет назад Святейший Патриарх Кирилл сказал, что прошло то время, когда нужно было спешно восстанавливать монастырские здания ― теперь пора возрождать духовную жизнь. А возрождение духовной жизни начинается именно с духовного руководства. Если игумен занимается духовным руководством братий, если для него это главное дело, то братство будет духовно процветать даже при каких-то внешне трудных условиях, при бедности, например.

― Какие вопросы сейчас больше всего волнуют игуменов и игумений как духовных руководителей братств и сестричеств?

― Один из самых главных вопросов: как создать в братстве атмосферу любви и единения при всем различии характеров? Как научить братий или сестер носить тяготы друг друга? Единство братства ― это и необходимое условие духовной жизни и одновременно признак преуспеяния братства. Этой теме на конференции будет посвящен один из докладов.

Конечно, всех волнуют вопросы, связанные с духовным воспитанием каждого монаха или монахини. Как научить монаха послушанию, одновременно не подавляя его личность? Как найти разумную грань между снисхождением и строгостью? Когда необходимо подчинение монахов единым правилам, а когда требуется индивидуальный подход к каждому? Последний вопрос, мне кажется, особенно важен. О том, что в духовном руководстве необходим личностный подход, с древности говорят святые Отцы. От этого нередко зависит спасение человека. Есть такая история в патерике. Однажды к авве Ахилле пришли три монаха, причем об одном из них шла дурная слава. Первый монах попросил старца: «Авва, сплети мне сеть». Но тот ответил: «Нет, не сплету». Попросил и второй: «Может быть, мне сплетешь, авва?» «Нет, не смогу», ― вновь сказал старец. Наконец, третий монах, о котором была худая слава, тоже попросил: «Авва, мне очень нужна сеть, сплети мне». И авва Ахилла сказал: «Тебе сплету». Первые двое монахов удивились и после переспросили старца: «Почему нам ты отказал, авва, а этому нерадивцу ответил: «да»?» Авва сказал: «Потому что я знаю, что вы не опечалитесь. А этот бедняга подумал бы: «Отказал мне авва, потому что наслышан о моих грехах и презирает меня». И утратил бы он последнюю надежду». Так этот духовно мудрый старец поступил, применяясь к устроению братий. Тот же подход нужен и в духовном руководстве. Игумен призван очень хорошо узнать души братий и искать, что полезно каждому в тот или иной момент. Конечно, это очень непростое дело, и, мне кажется, доклад на эту тему, подготовленный опытным духовником отцом Илией (Раго), будет интересен всем.

В наши дни весьма актуален и вопрос о том, как возможно в монастыре помочь человеку преодолеть эгоизм и замкнутость и в чем различие между уединением, необходимым для монаха, и одиночеством как духовной проблемой. На эту тему готовит доклад отец Елисей, игумен монастыря Симонопетра.

Отдельно будут обсуждаться вопросы о практике откровения помыслов, об обучении монахов молитве, об особенностях психологии современных людей и в связи с этим об особенностях духовного окормления новоначальных, только что пришедших из мира.

― Как Вы считаете, насколько способны к монашеству современные люди, в особенности молодые?

― Молодости свойствен максимализм. Всегда, во все времена у юных было обостренное чувство правды, жажда настоящего, прекрасного, вечного. Нынешняя цивилизация старается заглушить эту жажду: современный человек как никогда окружен комфортом, ему доступны все земные блага. Но, с другой стороны, именно сейчас как никогда очевидно, что земные блага не могут удовлетворить человека. И это разочарование в ложных ценностях, которые навязывает нам мир, очень часто становится для молодых людей поворотным моментом, обретением Бога. А наиболее пламенные души, почувствовав любовь Божию, отвечают на нее самым решительным, «максималистским» образом: отдают Богу все, посвящают Ему всю свою жизнь. И если они находят место, где видят, что смогут утолить свою духовную жажду, то оставляют все и идут туда.

В первую очередь, для молодых людей особенно важен живой пример. Если они видят в монастыре любовь между братиями или сестрами, чувствуют особый монашеский дух, который рождается от молитвы, послушания, нестяжания, подвижнической жизни, видят людей, истинно отрекшихся от мира, то в них разгорается ревность по Богу, им хочется проникнуть в тайну этой жизни. И еще для молодых очень важно найти в монастыре духовное руководство, то есть найти человека, которому они смогут полностью довериться и во всем слушаться. Для молодого человека, ищущего Бога, это важнее, чем даже подвизаться возле знаменитых святынь или в каком-либо уединенном пустынном месте. Где есть духовное руководство, туда, в основном, и идут молодые люди. Так было и в древние времена, так и сейчас.

― Духовное руководство ― бремя нелегкое. Многие ли способны быть настоящими духовными руководителями? Для этого нужен огромный духовный опыт, особые дарования от Бога.

― Мне нравится одно рассуждение известного современного старца архимандрита Эмилиана, проигумена монастыря Симонопетра. Он говорит, что игумена в братстве любят не за его дарования, не за его ум или рассудительность, а за то, что он отец, старец (старец в том смысле, как это понимают на Святой горе, то есть человек, которому братия вверили себя в послушание). Что делает монаха истинным монахом? Не какие-то особые духовные дарования, а послушание. А что делает игумена истинным духовным вождем братства? Любовь и внимание к каждому брату. Чем больше игумен вложит в каждого брата, тем большую отдачу он получит. Часто кажется, что игумен как главное руководящее лицо в братстве не должен заниматься мелочами, например, решать, что читать каждому брату, какие вещи ему полезно иметь, какое ему совершать правило, можно ли брату выехать из обители по тому или иному делу или ему это духовно повредит, какое наставление дать сегодня одному брату, а какое другому и так далее. Но на самом деле, когда игумен занимается всеми этими «мелочами», тогда он избегает множества проблем. Духовная жизнь складывается из мелочей. При таком руководстве каждый брат духовно растет, а все братство становится крепким, единым, сплоченным вокруг своего духовного отца. Именно о таких разных «мелочах», которые определяют жизнь братства, нам и хотелось бы поговорить на конференции.

Доклад игумении Домники (Коробейниковой), настоятельницы Александро-Невскогого Ново-Тихвинского женского монастыря, г. Екатеринбург на XXIII Международных Рождественских образовательных чтениях, направление «Преемство святоотеческих традиций в монашестве Русской Церкви»(Сретенский ставропигиальный мужской монастырь. 22–23 января 2015 года)

Ваше Высокопреосвященство, всечестные отцы и матери, благословите!

Мне хотелось бы рассказать вам об одном древнем монастыре. Он находился в самом многолюдном и шумном городе Византийской империи, − в Константинополе, недалеко от Золотых ворот, можно сказать, в самом центре роскоши, соблазна и суеты. И тем не менее именно этот монастырь стал образцом подлинной монашеской жизни не только для обителей Восточной Римской империи, но и для последующих поколений монахов. О каком же монастыре идет речь? Конечно, о знаменитой Студийской обители, которая достигла наивысшего духовного расцвета под управлением преподобного Феодора Студита.

Известно, что преподобный Феодор с братией перешли в Студийскую обитель из Саккудионского монастыря на горе Олимп, то есть из места уединенного и безмолвного. И многие, знающие подвижническую и высокую жизнь братии в Саккудионе, сомневались, смогут ли монахи остаться такими же в Константинополе. Преподобный Феодор по этому поводу говорил: «Некоторые рассуждали о нас: вот увидим, сохранятся ли они в своем настроении? Но я надеюсь, что вы сохранитесь и что, находясь среди города, будете хранить мир и безмятежие в душах ваших. И вы воистину будете достойны удивления, если выдержите. Невелика похвала безмолвствовать в пустыне. Но другое дело − жить в городе как в уединении, и среди шумной толпы быть как в пустыне».

Действительно, монашеская жизнь в городе – это особый подвиг. И, конечно, для монастыря более подходит уединенное местоположение. Чем ближе мир, тем больше опасность для монахов поддаться рассеянности и забыть о своем призвании. Архимандрит Эмилиан (Вафидис), проигумен монастыря Симонопетра, говорил: «Может ли монастырь, этот дом Божий, врата небесные, превратиться в [нечистое, мирское место]? Конечно, может, и не только из-за грехов. Такое может произойти и из-за ненужных попечений или занятий, из-за пристрастий, из-за всего, что заставляет меня обращать свой взгляд не на Бога, а на что-то иное».

И поэтому монахам, которые живут в городском монастыре, нужна особая, огненная ревность и особое внимание, чтобы посреди мирской суеты жить как в пустыне, всегда помня о Боге. Братиям Студийского монастыря, как показывает история, это удалось. Каким же образом? Прежде всего, благодаря особым условиям, которые создал в обители преподобный Феодор.

И первое из этих условий, главная опора монастыря − это, конечно, духовное руководство со стороны игумена. Как писал святитель Игнатий (Брянчанинов), где есть духовное руководство, там есть и настоящая монашеская жизнь, даже если монастырь стоит в центре города. Духовное руководство − это фундамент, жизненная сила монастыря. Можно даже сказать так: есть игумен? Есть и монастырь. Нет игумена, духовно наставляющего братию? Тогда и миллионы монахов не способны создать благоустроенный монастырь. Именно игумен, который умеет любить и жить во Христе, помогает своим братиям обрести Бога.

Преподобный Феодор Студит был для братий таким духовным отцом. Он говорил им: «Бог мне свидетель, …вас я люблю больше родителей, больше братьев, родных и всего мира». И он делал всё для того, чтобы его чада преуспевали в монашеской жизни. Не меньше трех раз в неделю он говорил им краткие наставления, никогда не оставляя этой обязанности даже из-за болезни. Его поучения были гимном монашеству! Он открывал братиям всю красоту иноческого жития, так что мир терял для них всякую привлекательность. Поводом для беседы становилось всё: в каком духе исполнять послушание? как братиям общаться друг с другом? как относиться к родным по плоти? Не было такого вопроса монашеской жизни, который авва Феодор оставил бы без внимания.

И особенно он старался вдохновить братий к послушанию. Он говорил им: «Послушник, не живя по своей воле, чрез посредство игумена живет по Богу. Таковой не заботится о мире и даже не боится смерти». Он радуется любому благословению. Велят исполнить работу − исполняет с усердием, велят оставить − оставляет не задумываясь. Потому что всякое земное занятие, − говорил преподобный Феодор, − это всего лишь поделье; а дело монаха состоит в том, чтобы через послушание приблизиться к Богу. И монах, творящий послушание в таком духе, − это истинный безмолвник. Потому что безмолвие − это, прежде всего, состояние души; это свобода от пристрастий, своего мнения, своей воли.

Более же всего преподобный Феодор побуждал своих братий к молитве. Ведь нет большей беды для монастыря, чем если монахи не хотят молиться. Как говорил архимандрит Эмилиан: «Если бы взорвались звезды и миры между ними, и всё обратилось в обломки, то эта катастрофа была бы меньшей по сравнению с той, когда монах не хочет молиться». Если монах оставляет молитву, то для него и песчинка становится неподъемной тяжестью, вся жизнь в монастыре начинает его тяготить. Напротив, молитва делает жизнь монаха радостной, легкой, разрешает любые трудности, проблемы. Молитва всё приводит в порядок. Если монах пребывает в молитве, то он не ощущает к миру никакого влечения, потому что любовь Божия наполняет его сердце. Блаженный Иероним Стридонский, который последние годы своей жизни провел в Вифлееме, писал о самом себе и своих монахах: «Мир властно рвется в наши кельи, и если бы не молитва в ночной тиши − то чем бы мы отличались от горожанина, вышедшего на рынок за провизией?»

Студийские монахи семь раз в день вставали на молитву − она была стержнем их жизни. И она делала их жизнь глубокой, совершенной. Владыка Афанасий Лимасольский так говорил в одной своей беседе: «Невозможно описать богатство души молящегося человека − столь великий опыт он переживает в молитве, столь живо он чувствует Бога в своей жизни! Всего одно правило монаха может сравняться с целой жизнью человека. Целой жизнью! Монах видит, как изменяются все его чувства, как действует покаяние, славословие, благодарение; он ощущает свободу, он осознает, что значит человек, что значит Бог, что значит радость, любовь, мир».

Молитвенный дух, послушание, святая жизнь братии истинно делали Студийскую обитель домом Божиим и вратами небесными. И монахи, находясь среди мира, по духу оставались пустынниками.

Конечно, в Студийском монастыре существовали и внешние правила, ограничивающие соприкосновение монахов с миром. Но и эти правила были не просто дисциплиной. Они были необходимой частью духовной жизни, сосудом, в котором сохранялось миро безмолвия и молитвы. Что это были за правила?

Во-первых, студийские монахи не выходили в город. В случае крайней необходимости в город могли выходить только специально назначенные братия. И эта мера очень помогала монахам Студийского монастыря хранить свое внутреннее устроение. За выход из монастыря без разрешения игумена полагалась епитимия − отлучение на неделю от причастия и сорок поклонов ежедневно. Но, назначая монахам епитимии, преподобный Феодор говорил им: «Чада мои, не думайте, что все такое установляется от безжалостности. Напротив, это делается по отеческой любви и от болезнования о душах ваших».

Сам преподобный Феодор тяготился даже необходимыми выходами в мир. Однажды он был приглашен на царскую Литургию, и ему пришлось целый день пробыть в городе. Вернувшись в монастырь, он посетовал братии: «Весь день я… видел виды и лица, кружение мирских дел и хлопотливость, туда и сюда гоняющую людей, их многоглаголание, многозаботливость и мирские сговоры… и ублажил вас, что вышли вы из среды таковых и отлучились от них». Он признавался братиям, что утратил в городе свое обычное благонастроение и даже на другой день не мог вполне прийти в себя. И много раз в своих поучениях он напоминал им, что монашеская жизнь − это жизнь ангельская. Как ангела не увидишь на дорогах этого мира, так должен быть невидимым для мира и монах. Так высоко поставляет монахов церковное предание!

И в наши дни духовная атмосфера в городском монастыре также в очень большой степени зависит от того, пребывают ли монахи в обители неисходно. Архимандрит Эмилиан справедливо замечает, что монах, выходя в город, поневоле теряет чистоту и непорочность своей жизни, потому что в миру видит предметы, чуждые ему и пусть даже не греховные, но мирские, не принадлежащие вечности, ради которой монах подвизается и для которой предназначен. Его душа рассеивается, подвергается бомбардировке: через его глаза, как через окна, проникает смерть. И если монах постоянно ищет предлоги, чтобы выйти в город, то это является признаком души, не научившейся жить с Богом. Такой монах, по словам святителя Игнатия (Брянчанинова), «ранен стрелою дьявола», старающегося всеми силами возвратить инока в мир.

В Студийском монастыре соблюдалось еще одно монашеское правило: братия не общались с мирянами и внутри обители. Принимать посетителей поручалось нескольким духовно опытным монахам. Прочие же братия и на богослужениях, и на послушаниях, и в течение всего дня не видели ничего мирского, не слышали бесед мирян. Такая практика существует с древности. Преподобный Антоний Великий еще в IV веке завещал инокам: «Совсем не общайся с мирянами». И если монах желает достичь святости и уподобиться святым отцам, то он не может пренебречь этим правилом. Думать, что монах может свободно обращаться с мирскими людьми и не повреждаться, – значит переоценивать человеческие силы. Даже если он вынужден делать это по послушанию, он должен быть осторожен. Архимандрит Эмилиан говорил: «Когда мимо проезжает машина и обдает тебя грязью, ты становишься весь черный. Так происходит и с твоей душой, когда ты общаешься с миром: хочешь ты или нет, это общение наполняет тебя мирскими представлениями. Страшное падение для монастыря, если в нем монахи смешиваются с мирянами». Поэтому и в наши дни для городских обителей спасительна такая практика, при которой территория монастыря, где протекает повседневная жизнь братии, не посещается мирянами.

И наконец, авва Студийского монастыря обращал особое внимание на то, чтобыдухом отречения от мира было проникнуто само поведение иноков, их общение, вся их жизнь. «У нас всё иное, не по-мирски», − говорил он. Понимая, что столица может привнести в обитель чуждый дух, он особенно ревностно следил за тем, чтобы братия не говорили о мире, не обсуждали городские новости. Тот, по чьей вине в монастырь проникали новости из мира, получал строгую епитимию. Преподобный Феодор говорил братиям: «Будем блюсти себя в подобающем благоустроении, особенно живя в таком городе. Будем воздерживаться от разговоров о предметах, чуждых нам.Чуждо же нам и о царях вести беседы, и о начальниках разговаривать, и о том или другом разведывать… Иная у нас забота, иные и беседы. Мирские о мирском, житейские о житейском речи ведут: мы же о Боге Спасителе нашем и о том, что душеполезно». Братий, которые по послушанию были вынуждены выходить в мир, игумен увещевал, чтобы они по возвращении хранили уста и «не вносили в обитель мирских бесед, могущих смущать братию».

И именно благодаря тому, что студийские монахи не прилеплялись к мирскому, но, по наставлению преподобного Феодора, «к Богу единому устремляли всё вожделение и созерцанием Его постоянно занимали свой ум», их монастырь и достиг необыкновенного духовного расцвета. Так и в любой обители всецелое устремление монахов к Богу создает истинно монашескую атмосферу и исполняет монастырь живым присутствием невидимого Бога. И именно этим ценен монастырь для мира. Потому что, как верно замечает архимандрит Эмилиан, «мир не нуждается ни в чем ином, кроме Бога. Если часовой оставит свой пост, враг перейдет границу и народ погибнет. И если монахи оставят свою стражу, созерцание Бога, тогда мир будет жить без Бога. Миссия монахов – возвращать Бога в жизнь современных людей».

И пример Студийской обители, прославившейся своей духовной жизнью, напоминает нам о том, что монастыри и в пустыне, и в большом городе могут и должны оставаться местами безмолвия и непрестанной молитвы. «Какое доброе дело вы сделали, какое мудрое решение приняли, что пришли в это место подвижничества!» − восклицает преподобный Феодор, обращаясь к студийским монахам. Заметим, не пустыню, а византийскую столицу он называет «местом подвижничества». И, восхваляя своих братий, пишет: «Открыто говорю о вашей доблести, что, хотя опасности сейчас же за вратами и хотя мы живем в этом городе, как на войне, …вы не совращаетесь и не падаете… [но] служите светилами в столице... Вы последовали за Господом без всякого легкомыслия, не разделились между Ним и миром».

Но неужели студийские монахи совершенно не помнили о городе? Помнили, и не только помнили, а думали постоянно. Но только не о Константинополе. «Один у вас город − вышний Иерусалим, и сограждане − все от века святые», − говорил им преподобный авва. И действительно, братия, живя в Константинополе, духом жили в небесном Иерусалиме. Значит, и любой монастырь в любое время и на любом месте, верно храня монашеские традиции, способен, пребывая в этом мире, быть одновременно вне мира, всей своей жизнью «свидетельствуя о своей принадлежности к иному городу − городу ангелов».

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 198 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 391–392.

Перевод по: Ἀρχιμ. Αἰμιλιανὸς Σιμωνοπετρίτης. Χαρισματικὴ ὁδός. Ἑρμηνεία στὸν Βίο τοῦ ὁσίου Νείλου τοῦ Καλαβροῦ. Ἀθῆναι Ἴνδικτος, 2008. Σ. 234–235.

См. Игнатий (Брянчанинов), свт. Аскетические опыты. Посещение Валаамского монастыря // Полное собрание творений святителя Игнатия (Брянчанинова): М.: Паломник, 2007. Т. I. С. 403–404.

Феодор Студит, прп. Великое оглашение. Цит. по: Доброклонский А. П. Прп. Феодор, исповедник и игумен Студийский. Одесса, 1913. С. 565.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 306 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 593.

Феодор Студит, прп. Великое оглашение. Цит. по: Доброклонский А. П. Прп. Феодор, исповедник и игумен Студийский. С. 497–498.

См. Эмилиан (Вафидис), архим. Слова и наставления. Т. 1–2. М.: Храм святой мученицы Татианы, 2006. С. 134–135.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 132 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 278–279.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 59 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 144–145.

См. Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 59 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 144–145.

См. Эмилиан (Вафидис), архим. Толкование на подвижнические слова аввы Исайи. М.; Екатеринбург, 2014. С. 238.

Игнатий (Брянчанинов), свт. Приношение современному монашеству // Полное собрание творений святителя Игнатия (Брянчанинова): М.: Паломник, 2003. Т. V. С. 22.

Перевод по: Ἀρχιμ. Αἰμιλιανὸς Σιμωνοπετρίτης. Νηπτική ζωή και ασκητικοί κανόνες. Αθήναι· Ίνδικτος, 2011. Σ. 28.

Перевод по: Ἀρχιμ. Αἰμιλιανὸς Σιμωνοπετρίτης. Νηπτική ζωή και ασκητικοί κανόνες. Αθήναι· Ίνδικτος, 2011. Σ. 30.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 332 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 647.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 108 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 241–242.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 91 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 205.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 313 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 608.

Перевод по: Ἀρχιμ. Αἰμιλιανὸς Σιμωνοπετρίτης. Λόγοι εόρτιοι μυσταγωγικοί. Αθήναι· Ίνδικτος, 2014. Σ. 18.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 89 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 200.

Феодор Студит, прп. Великое оглашение. Цит. по: Доброклонский А. П. Прп. Феодор, исповедник и игумен Студийский. Одесса, 1913. С. 577–579.

Феодор Студит, прп. Подвижнические монахам наставления. Слово 119 // Добротолюбие. М.: Паломник, 1998. T. IV. С. 260.

Переводпо: Placide Deseille. L’Évangile au désert. Paris: YMCA-PRESS, 1985. P. 26.

Доклад игумении Домники (Коробейниковой), настоятельницы Александро-Невского Ново-Тихвинского женского монастыря в Екатеринбурге на круглом столе «Добродетель послушания в современных монастырях: практические аспекты» (Воскресенский Новодевичий женский монастырь Санкт-Петербурга, 2-3 июля 2018 года)

Ваше Высокопреосвященство, всечестные отцы и матери, благословите!

В начале своего сообщения мне хочется вспомнить притчу Спасителя о птицах небесных и лилиях полевых. Один проповедник задается вопросом: почему Господь ставит нам в пример не человека, а птиц и лилии? Потому что среди людей Господь не нашел ни одного, кто жил бы без тревоги и беспокойства. И потому Он указал на цветы и птиц, говоря: «Если уж о них Бог печется, неужели о вас, Своих детях, не позаботится? Так не тревожьтесь же ни о чем!» И подлинно откликаются на эти слова монахи. В монашеской жизни есть добродетель, которая делает человека свободным от забот, беспопечительным. Что это за добродетель? Преподобный Иоанн Лествичник говорит о ней: «Блажен, кто волю свою умертвил совершенно: он стяжал беспопечительность». Иначе говоря, блажен тот, кто предал себя в послушание.

Мне хочется вспомнить один рассказ митрополита Афанасия Лимассольского, как он в свое время учился этой добродетели: «Когда в юности я решил стать монахом, я начал искать старца, который имел бы умную молитву. Преподобный Паисий посоветовал мне поехать к старцу Иосифу, ставшему впоследствии Ватопедским. Я спросил: “А он знает, как творить умную молитву?” Старец Паисий засмеялся и ответил: “Если другие отцы – учителя этой молитвы, то старец Иосиф – доктор наук”. Когда я приехал к старцу, я думал, что он сразу посадит меня в келью, даст мне огромные-преогромные четки и велит непрестанно молиться. А вместо этого он дал мне ведро со шваброй и отправил мыть трапезную. Мне хотелось возразить: “Так ведь я пришел сюда молиться, а не пол мыть!” Но противоречить старцу было невозможно. Если бы я позволил себе хоть слово, он выставил бы меня за дверь».

Так с первого дня своей монашеской жизни владыка Афанасий узнал, с чего начинается подлинное монашество – с послушания.

И можно целый доклад посвятить тому, как научить монаха правильно мыть пол. Это действительно очень серьезный вопрос, от которого зависит преуспеяние монаха и всего братства. И конечно, вы понимаете, что речь не о том, как вымыть пол чисто, а о том, с каким духом монахи призваны исполнять послушание.

Представим себе такую ситуацию, обычную в монастырской жизни. Монаху совершенно неожиданно дают поручение: подмести двор или пойти на клирос петь, или послужить гостям на трапезе. Если в монастыре любой монах моментально, с радостью соглашается, то можно только порадоваться за такое братство, в котором царит подлинный монашеский дух; среди этих братий истинно присутствует Бог. Но мы знаем, что не всегда бывает так. Порой в ответ на поручение у монаха могут возникнуть помыслы: «А почему я? Разве больше некому?» Или, как только что мы слышали: «Я ведь пришел сюда молиться, а не полы мыть!» Или монаху говорят пойти помыть посуду, а он тут же показывает недовольство, хмурится. И при этом ему и в голову не приходит, что это грех. Он думает, что это естественная реакция. А на самом деле, для монаха это падение. Можно сказать, этим он перечеркивает всю свою духовную жизнь! Один современный старец говорит: «Мы видели монахов, которые ревностно начали свой путь, но в душе у них была трещинка: они порой роптали на послушании. Духовные отцы им говорили: “Остерегись этого сорняка”. Но они не слушали, и маленький сорняк превращался в огромные заросли, которые уничтожали все вокруг».

Исполнение послушания с ропотом, огорчением – один из самых опасных сорняков в духовной жизни. Почему? Потому что он растлевает главную силу человека – его свободную волю – и обращает ее на зло.

Человеческая воля – это могучее оружие. Она дана человеку как щит и меч. И как воин должен уметь пользоваться оружием, так и для монаха жизненно важно искусно управлять своей волей: как щитом ограждать себя от греха и как мечом посекать греховные помыслы. Он призван противостоять греху с большой силой – именно как воин с оружием в руках! Если же монах этого не делает, не следит за тем, куда склоняется его свободная воля, то она, вместо того чтобы служить ему оружием, может превратиться в дикого, злобного пса. Преподобный Исихий Иерусалимский говорит об этом: «Видел я одного пса, который, взбесившись, наравне с волком терзал овец». Воля действительно может взбунтоваться, если монах не научится умело управлять ею. И тогда все его внутренние силы – раздражительная, вожделевательная, умная – придут в неистовство. Поэтому монах призван постоянно, сознательно направлять свою волю к добру, искать Христа всеми своими силами, чтобы не попасть в тяжкое рабство, то есть в рабство своему эгоизму.

В самом деле, разве это не рабство, когда из-за маленького замечания или просьбы человек чувствует, как внутри у него что-то сжимается, и все становится для него мрачным, так что он забывает о Боге, и его душа поникает к земле? Разве это не значит, что внутри у него притаился враг, то есть грех, страсть? Один современный старец, опытный игумен, приводит такой пример: «Человек огорчается, когда что-то происходит не по его воле или когда его принуждают делать то, что ему не нравится. Например, игумен говорит брату: “Оставь это послушание и иди на другое”. Брат тотчас унывает и печалится, потому что это идет вразрез с его мнением, его взглядами. “Зачем, отче, вы меня переводите? – спрашивает он игумена. – Я радуюсь своему послушанию, разбираюсь в нем. А то, которое вы мне предлагаете, я не понимаю и не хочу!” Печаль возникает, когда задевают наше “я”. И в сущности печаль происходит не от того, что нам сделал другой человек, а от того, что сидит внутри нас: от нашего мнения, желания, которое ближний не исполняет, в котором нам отказывает».

Люди склонны видеть причину своих огорчений в чем-то внешнем. Но истинная причина обычно таится внутри человека. И монах призван приобрести духовную зоркость и научиться видеть, отчего действительно возникает огорчение, от каких внутренних причин: может быть, от того что есть излишняя привязанность к какому-то делу или желание настоять на своей воле, то есть в нём присутствует некая внутренняя несвобода. Духовно свободный человек способен принять мнение или волю ближнего, его воля гибка, покорна. В ближнем он видит Христа и свободно покоряется ему. А человек, который не имеет внутренней свободы, держится за свои желания и представления. При этом он парадоксальным образом любит свою несвободу, не хочет с ней расстаться. Он настолько привыкает к внутреннему рабству, что это состояние кажется ему естественным. Один старец говорит об этом: «Мы разговариваем с другими людьми и внутренне противимся им, упорно стоим на своем, заведомо не желая ничего слушать. И все потому, что мы любим свою несвободу. Страшное рабство! Самое худшее рабство из всех существующих. Лучше быть рабами какого-нибудь турецкого аги, чем оставаться духовно несвободными!»

Действительно, самое худшее рабство – это рабство внутреннее, когда человек не хочет ради Господа лишний раз отречься от своего покоя или от своего мнения, когда он не способен исполнить желание ближнего или принять его точку зрения. Все это говорит о том, что человек находится в узах своего самолюбия. Святитель Иоанн Златоуст рисует портрет такого человека: «Вообрази себе самолюбивого. Каких только зол не исполнен он? Тот, кто уязвлен в душе этой страстью, – ропотлив, презрителен к ближнему, надменен, непослушен. Говорят ему сделать то или иное – он противится. Велят ему перейти с одного места на другое – он зазирает повелевшего. Просят его об услуге – он отказывает с пренебрежением». Таков человек, не умеющий искусно управлять своей волей. В конце концов он может впасть в такое состояние, что не будет способен потерпеть ничего. Все в монастырской жизни станет ему в тягость, все будет вызывать недовольство. Куда он ни пойдет, везде у него будут возникать смущения: «Братья не подвизаются, службы сокращают, келий не хватает, дверями хлопают. Никаких условий для духовной жизни!» И все эти помыслы – это отголосок ветхого «я».

Однако Господь никогда не перестает стучаться в сердце монаха и подает ему множество случаев в повседневной жизни, чтобы он мог освободиться от этого внутреннего рабства и со свободою предстоять пред Богом. Например, приходит монах к игумену и говорит: «Мне нужно доделать одну работу! Очень срочную и очень важную! А меня просят выйти в трапезную. Можно я не пойду?» Игумен отвечает: «Нет, ты все же пойди, помоги. Работу можно доделать завтра». Монах чувствует внутри горечь и смущение: «Игумен меня не понял! Не объяснить ли ему еще раз?» Брат уже все решил сам, и отказ игумена для него – словно стена, выросшая на его пути. Его воля натолкнулась на эту стену, и он чувствует внутреннюю боль. Что ему теперь делать? Как исполнить благословение игумена с радостью? Как ему захотеть того, чего он не хочет?

Конечно, он не может в один миг изменить свое сердечное расположение. Но для начала он призван хотя бы удерживаться от греха на деле. То есть хотя бы внешне вести себя так, чтобы не обнаружить свое недовольство и ничем, ни взглядом, ни жестом, ни словом не огорчить ближнего. Тяжкий грех для монаха исполнять послушание с хмурым лицом и ропотом, огорчая окружающих. Один старец говорит об этом откровенно: «Исполнять послушание на кухне с плохим настроением, когда тебя зовут туда помочь, – это значит показывать грубость и дикость своей души».

Показывая недовольство, монах теряет прекрасную возможность преуспеть. Ведь именно сейчас, в ту минуту, когда ему дается какое-то поручение, он может сказать Богу, что он Его любит! У него должна быть внутренняя установка – никогда не воспринимать обстоятельства или ближних как препятствие. Жизнь полна неожиданностей. Невозможно человеку устроиться так, чтобы никто не доставлял ему неудобства и ему никогда не приходилось бы отсекать свою волю. Весь вопрос в том, как монах относится к таким ситуациям – понимает ли он, что, если их не будет, то подлинного преуспеяния ему не достичь, и все прочие его подвиги – пост, чтение, даже молитва – потеряют смысл.

Владыка Афанасий Лимассольскийприводит интересный пример: «Есть такие монахи и монахини, которые строго верны своим монашеским обязанностям, всегда полностью исполняют свое правило, ходят на все службы, постятся, но при этом остаются немощными людьми, с которыми всем трудно, которые не могут никого послушаться. Скажи им только: “Подвинься”, они сразу хмурятся. И думаешь: они целый день молятся и не могут понести одного слова?! Какой же смысл в их молитве? Как можно целый день произносить сладкое имя Христово и при этом хмуриться и сердиться?!»

Действительно, когда человек все свои внутренние переживания сразу выплескивает, показывает свое настроение, это значит, что он в этот момент оставил духовную жизнь, перестал трезвиться. Он забыл в этот момент о Боге. Тогда как противоположное поведение, то, что человек не обнаруживает свои страсти, свидетельствует, что он в сердце ведет борьбу, совершает внутренний подвиг. И хотя он еще не одержал полную победу, но понуждает себя ради Царства Небесного. По словам преподобного Исихия Иерусалимского, именно «те, которые понуждают себя удерживаться от греха на деле, блаженны пред Богом и людьми, ибо они есть употребляющие усилие ради Царствия Небесного».

Не обнаружить внешне свои помыслы – это уже начало победы. И эта борьба имеет великую цену пред Богом. Но конечно, останавливаться на этом нельзя. Человек какое-то время может удерживаться от греха на деле. Но если при этом у него внутри, в уме и сердце остается несогласие, огорчение, противление, то настанет такой день, когда он не выдержит и выплеснет свое греховное состояние наружу. Потому что когда человек носит в себе огорчение, то его душа постепенно истаивает, лишается сил, дерзновения. Один старец очень точно описывает это: «Если монах хочет что-то сделать, а игумен говорит ему: “Я тебе запрещаю”, то монах, конечно, послушается, но если при этом он в сердце не соглашается, то внутри у него начинается разложение, распад. Как тает снег, так тает и его душа. И когда-нибудь такое неискусное, не настоящее послушание приведет к тому, что его нервы сдадут, душа затоскует, воспротивится, возненавидит, осудит и скажет: “Тридцать лет я в послушании, а где же плоды? Я ничего не чувствую!” Чем дальше, тем больше его душа мельчает, теряет силы и чахнет. Мы стараемся его поддержать и утешить, даем ему что-то вкусное, берем в поездку, но он все равно унывает. Ничто не идет ему на пользу». Таков результат, когда человек слушается только внешне, а в сердце скорбит, имеет несогласие. И поэтому монах призван изо всех сил бороться с огорчением, изгонять печаль из своего сердца.

При внешнем подвиге ему необходимо сразу же приступать к внутреннему, то есть к молитве. Как священник возвышает святой потир и дискос и произносит: «Твоя от Твоих Тебе приносяще...», так и монах призван каждый день в своей повседневной жизни совершать литургию, то есть служение Богу, и обеими руками поднимать к небу двухчастную жертву: безупречное внешнее послушание и внутреннее, сердечное повиновение, соединенное с молитвой. И если внешний образ поведения в какой-то мере зависит от человека, то страсти он не в силах истребить никаким размышлением, никаким усилием воли. Страсти исцеляются только благодатью Божией. И поэтому, как наставляет один современный духовник, «[если тебе трудно послушаться,] не размышляй, а начни молиться. Если ты постараешься с помощью Господа Иисуса немедленно изглаживать из ума всякий прилог, тогда ты обретешь сладость, тишину, мир, покой. Бог богат и всё подает тебе в ответ на твою молитву. Поэтому, и когда ты грешишь, и когда скорбишь, замени свою скорбь, трудность, недовольство, мирской дух – всё это замени богоносной молитвой, которая всегда приносит мир».

Если монах старается изгнать из своего сердца огорчение с помощью молитвы, то он тем самым исполняет евангельскую заповедь: Аще кто тя поймет по силе поприще едино, иди с ним два (Мф. 5:41). Первое поприще он проходит, когда внешне исполняет послушание. А второе поприще совершает в своем сердце, когда старается внутренне принять волю другого человека, отвергая молитвой всякий смущающий помысел. Конечно, на этом поприще монах иногда претерпевает мученичество. Самая большая скорбь для него – когда он искренне хочет послушаться, а видит в себе сопротивление, гордость и ощущает себя бессильным что-либо сделать! Но если он мужественно претерпит эту борьбу, если в этот час скажет себе: «Я буду творить послушание, я не отступлю», и при этом будет молиться, то благодать Божия обязательно укрепит его, подаст ему плоды Духа Святого: радость и мир. Молитва – главная помощь монаху в деле послушания. Она – лекарство от всякой печали и огорчения.

Послушание дорого обходится для нашего ветхого человека, но именно в этом его главная сила: послушание наносит раны нашим страстям, нашему нерадению, нашей инертности. Как плуг врезается в землю, откидывая направо и налево целые пласты, чтобы семя упало глубоко, так точно и послушание возделывает сердце монаха, чтобы в него глубоко легло семя – Слово Божие, вошел Сам Христос. И когда Господь входит, тогда исчезают все проблемы.

Так послушание открывает для монаха всю глубину духовной жизни. Благодаря послушанию, монах даже в самом простом труде обретает Бога, в любом деле чувствует Его живое присутствие и видит, что ничего ничтожного, мелкого и незначительного в его жизни нет. Вся его повседневная жизнь становится богословием. Преподобный Силуан Афонскийговорил: «Ходит монах по земле и работает руками, и никто не знает и не видит, что духом он пребывает в Боге вечном».

Таким делает монаха сердечное послушание. И самая важная миссия игумена – научить братий совершенному послушанию, не только внешнему, но и внутреннему. Мне хочется рассказать историю, которая произошла в наши дни. В одной обители игумен благословил всем братиям выйти на общие работы – собирать оливки. Шел дождь, и некоторые братия стали говорить между собой: «Зачем выходить в такую сырую погоду? Давайте выйдем позже». И они вышли на работы только на следующий день. Узнав об этом, игумен сказал: «Мокрой погоды боитесь? Хорошо. Сбора оливок в этом году не будет. Расходитесь по своим послушаниям. Возьмите в кассе деньги и купите оливкового масла на год. А если денег не хватит, ничего страшного, поедим в этом году без масла». И действительно, в том году все оливки остались на деревьях. Некоторые люди изумлялись этому поступку игумена, но он сказал им: «Что нам дороже, оливки или духовная жизнь? Лучше погубить один урожай оливок, чем навсегда погубить монашеский дух в обители. Что я за отец, если не научу братий послушанию? Я буду в таком случае не пастырь, а волк, разоряющий стадо!»

Этот случай был совсем недавно. Значит, и в наши дни возможно истинное послушание. И не только возможно, но и необходимо; без него монастырь просто не может жить.

Кто-то может сказать: «Да, мы все это знаем, мы об этом читали. Но что делать, если у нас духовная жизнь еще не наладилась, и игумен не имеет большого духовного опыта? Как в таких условиях оказывать сердечное послушание?» Действительно, может возникнуть такой вопрос. И что в подобной ситуации делать монаху? Унывать? Жить самостоятельно, никому не подчиняясь? Но на самом деле, нет такого места, где монах не мог бы освятиться через послушание. Если он творит послушание с терпением, жертвенным духом, молитвой, то он не только сам освящается, но и создает вокруг себя подлинно монашескую, духовную атмосферу. Рядом с ним меняются и другие братия, и сам игумен. Как говорит один старец, два или три настоящих послушника могут дать монастырю новую жизнь! И вообще монастырь не может существовать, если в нем не будет таких послушников с жертвенным духом, так же как Церковь не может существовать без мучеников.

Именно послушание дает монастырю жизнь. И этим монастырь и отличается от мира. Молиться можно и в миру, творить евангельские добродетели можно и в миру. Но совершенное послушание, свободное и радостное повиновение с полным отвержением своей воли возможно только в монастыре. Именно так освящается монах и именно благодаря послушанию монастырь превосходит этот мир, и вся жизнь монахов наполняется духом беспопечительности, как пишет преподобный Иустин (Попович), воспевая гимн послушанию: «Хочешь, чтобы никакое земное препятствие не смущало твое сердце? И чтобы никакая земная неприятность не была для тебя неприятностью? Есть на свете одно всемощное, всепобедное таинство…» И дальше он обращается к нам с вами, к современным людям. Вот как он нас вопрошает: «Что это за дивное таинство, скажи мне, брат и отец? Что это за таинство, скажи мне, сестра и мать? Это таинство – послушание. Всякая добродетель есть таинство, но послушание особенно всемогуще и прекрасно. Оно приносит в сердце не только радость и мир, но и истинную надежду на Бога, всецелое упование на Него и беспопечительность обо всем земном. Стяжи послушание. С ним, как с победным стягом в руках, ты одолеешь все неприятности, все препятствия, все смерти, все грехи, всех демонов».

Сердечно благодарю всех за внимание.